Работа над ошибками - Страница 14

К слову сказать, Демидов никогда особо не настаивал на ежевечерней подаче чая и сервировке ужина по всем правилам искусства, разве что когда в нашем доме появлялась его мамочка. Тогда все ритуалы соблюдались неукоснительно!

Моего чувства юмора хватало на то, чтобы видеть все это, но, то ли молода была, то ли не особо все это меня задевало, но только я не обращала на это внимания.

Дипломную работу я, Женька и Эдик Векслер писали у Михайлова, он ведь, помимо преподавательской деятельности, был еще заместителем директора в проектном институте, потом остались у него в аспирантуре, а год назад я, к изумлению Марины Николаевны, защитилась.

На банкете, посвященном нашей защите, присутствовал директор нашего института, Киршнер Анатолий Карлович.

Он произнес официальную речь и поздравил нашу троицу. Потом нам предоставили ответное слово, и мы с Женькой, не сговариваясь, вытащили вперед Михайлова, объяснились ему в любви и бросились на шею с поцелуями и слезами.

Михайлов был потрясен.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Анатолий Карлович пробасил:

— А меня не желаете поблагодарить?

Мы со смехом бросились и на него, правда, с поцелуями не усердствовали.

Пришедший в себя Михайлов поправил съехавший набок галстук и произнес в микрофон:

— Хочу признаться: у меня никогда не было таких талантливых учеников.

Позже, во время очередного визита вежливости, свекровь заметила, поджав губы:

— Вполне достаточно было просто сказать несколько теплых слов руководству института, ну и научному руководителю… А разводить эти поцелуи и слезы на сцене…

Я промолчала. Почему-то в ее присутствии мне никогда не хотелось спорить.

А Михайлову мы и действительно были благодарны. После ухода Демидова он взял нас, всех троих, к себе, а через пару месяцев наш отдел вообще выделили в проектное бюро "Контур А". Учредителями его стали сам Киршнер и его любимый ученик, Игорь Степанович Михайлов.

Один из наших очередных проектов и был темой моей кандидатской, поэтому и сам проект поручили нам. Сказать честно, переживали мы ужасно. Были и споры, и ссоры, и сидение в лаборатории до трех часов утра. Однажды нас даже разогнал сам Михайлов. Ему сторожа пожаловались на шум, и он приехал среди ночи в лабораторию.

Эдик, и так тощий и длинный, похудел так, что заострился нос. Женька забросила всех своих поклонников и перестала шутить. Мне, пожалуй, за эти пять месяцев досталось больше всех, но я держалась. Только по ночам мне снились какие-то необыкновенные таблицы и расчеты.

И вот сегодня, когда Михайлов сказал, что проект прошел предварительную экспертизу, когда можно было, наконец, вздохнуть полной грудью, я поняла, что теперь можно и расслабиться.

Роза оказалась последней каплей…

Я села за свой стол и зашмыгала носом.

Через секунду около меня появилась Женька. Она прижала мою голову к животу и сказала:

— Не реви. Я что-нибудь придумаю.

И действительно придумала. Да такое! Даже для Женьки это было чересчур!

Я об этом ей так и сказала:

— Ты ненормальная! Может мне еще к колдунам Вуду обратиться?!

Но подруга настаивала на своем:

— Понимаешь, вчера к моей маме приходила ее подруга, звала вместе сходить… Ты же знаешь мою мамочку, у нее идея фикс — выдать меня замуж. Вот тетя Катя и предложила. Она говорит, что к ней многие ходят и у всех сбывается. А на работе у них случай был, у одной сотрудницы муж загулял, так она только раз и пошла к ней — муж сразу же и вернулся. Говорят, эта Евфимия где-то в скиту живет, и только раз в три года приезжает сюда, с родней повидаться. Покаяние у нее такое…

Я засмеялась:

— Жень, ну ты совсем уже! Ты же современная девушка, нельзя верить во всякую муру! Вот раньше в парткомы писали, а теперь к ворожеям и гадалкам ходят.

Женька убежденно сказала:

— Ты как хочешь, но что-то в этом есть! — Она заныла: — Ну, давай сходим просто из любопытства!

Измором Женька возьмет, кого хочешь. К вечеру мы созвонились с подругой ее матери, Женька выпытала у нее адрес гадалки.

Мы с утра отправились к ней, благо, была суббота, и Демидов уехал играть в волейбол.

По этому случаю Женька выпросила у отца машину, и мы довольно быстро добрались до поселка с романтическим названием Иванушкино.

Не пришлось долго искать и нужный нам дом. Первая же встреченная нами бабуля указала нам дорогу, с любопытством посмотрев на нас.

— К Евфимии едете? Тогда поторопитесь, она по субботам принимает только до полудня.

Высокий деревянный забор, выкрашенный в зеленый цвет, скрывал за собой окна первого этажа. И только открыв калитку, я увидела, что дом одноэтажный, но имеет очень высокий фундамент. Двор был чисто выметен, клумбы ухожены, бордюры аккуратно выбелены.

В цокольном этаже находилось нечто вроде приемной. Пожилая, опрятно одетая женщина записала мою фамилию и имя, взяла деньги, две тысячи рублей, и выписала квитанцию. Обыкновенную квитанцию, как в химчистке. Будничность происходящего показалась мне забавной, и я покосилась на Женьку.

Она храбро спросила:

— Бабушка, а гарантии здесь какие-нибудь дают? Ну, вдруг загаданное не сбудется, или передумает человек…

Женщина хмуро посмотрела на подругу:

— К Евфимии за последним утешением приходят, а вы еще раздумывать собираетесь…

— Нет, нет! — вступила я. — Мы не собираемся раздумывать. А можно у вашей Евфимии совет спросить?

Она степенно кивнула:

— Это можно. Отчего нет? Евфимия многим в нужде помогает, и советом тоже.